Теперь я понял, что чувствует багет, когда начинает рубиться с язычниками. Он не воспринимает боль, не ведает страха, просто двигается. И я тоже двигался: влево, вправо, прыжок. Нож вошёл Музыканту под мышку. Я намеренно целил туда, да ещё довернул, проворачивая клинок в ране. В отличие от меня он воспринимал боль во всех её проявлениях, и когда болевая волна достигла сознания даже не смог закричать. Вылупился на меня, надул щёки и упал на колени.

Музыкант на коленях передо мной — приятное зрелище.

Но почивать на лаврах рано, впереди ещё полторы сотни противников. Колонна варанов сплотилась, раздался одинокий гневный крик:

— По ногам!..

Вода в ручье вскипела от пуль. Я видел движение каждой из них и уворачивался. Стремительно скакал от стены к стене, совершая в воздухе кульбиты и рубил, рубил, рубил! Бо́льшая часть ударов приходилась по бронежилетам, по каскам, а то и вовсе в пустоту. Вараны не мальчики для битья, на полигоне Передовой базы они тренировались не ради галочки, их подготовка изначально была настроена на борьбу с такими, как я. Но кого-то задеть удалось.

А потом движения мои стали вялыми. Холод, скорость, интуиция требовали повышенного расхода нанограндов. Слишком повышенного. Что-то ещё оставалось в жилах, но это были крохи. Уповая на них, я попытался взобраться вверх по скале. Уцепился пальцами за выступ, подтянулся и сорвался в ручей. Мне надавили коленом на грудь, зажали голову, в лёгкие потекла вода, зазвенели кандалы. Меня опутали тонкими цепями, и только после этого поставили на ноги. Ударили несколько раз по животу, взяли под руки и поволокли на выход.

Проводник стоял слева у стены и, разглядывая текущую под ногами красную воду, произнёс:

— Раненых заберите, — длинная пауза, совсем не театральная. — И тела тоже.

Последняя фраза была произнесена со злостью, но меня она порадовала. Не все вараны вернуться в тёплые казармы, кто-то прямиком отправится в холодный морг.

Перед тупиком стоял вертолёт. Не особо церемонясь, меня швырнули на площадку, рядом положили четыре трупа. Я понадеялся, что один из них Музыкант, уж очень хотелось порадовать души Гука и Мёрзлого достойным подарком. Однако не случилось. Рожи незнакомые, тот, что ближе был похож на Желатина, только более молодой вариант и с волосами. Не родственник ли?

В вертолёт забрались двое варанов, один сел прямо на меня, хлопнул по фюзеляжу и крикнул:

— Полный комплект. Поехали.

Закрутились лопасти, раскручивая пыль и сухую траву; вертолёт поднялся, заложил вираж. Куда летим я не видел, а жаль, неплохо было бы взглянуть на красоты Кавказских гор. Кто знает, удастся ли увидеть их ещё раз когда-либо. Я заелозил, пытаясь хоть немого извернуться, и тут же получил кулаком по затылку.

— Но, шлак, не балуй! Будешь дёргаться, ссажу.

— Ссади, я не против.

Я действительно был не против. Падение с большой высоты на камни, быстрая смерть — вполне себе достойное окончание земной жизни. А что ждёт меня у Толкунова, знает только Великий Невидимый.

[1] Владимир Высоцкий. Конец «Охоты на волков», или Охота с вертолётов

Глава 19

Разумеется, он меня не ссадил. Не для того ловили. Куда летели — хрен знает, куда прилетели — та же фигня. Приземлились где-то недалеко от места взлёта. Вместе с трупами меня загрузили в буханку и повезли к границе. Трупы не беда, к ним я привык быстро и даже научился общаться с ними, поглядывал в окно и рассказывал, что вижу: горы, серпантин, встречный рефрижератор. Сука, как он в пропасть не сваливается… Им похоже, было не очень интересно. У одного рот застыл в вечном зевке, остальные лежали лицами в пол и не слушали. Ну что поделаешь, вот такой я бестолковый рассказчик.

Охранники крутили пальцами у виска:

— Ты больной, шлак. У тебя в башке пурга. С мертвяками разговариваешь.

— Не так давно это были ваши товарищи.

— Кто? Эти? Да я вижу их в первый раз. Ну, может вон того встречал на полигоне. А тех точно не знаю.

В ответ я лишь пожал плечами. Я тоже никого из них не знал, а разговаривать начал, чтобы хоть немного приглушить жажду. Наногранды утекли, сушь в горле стояла страшная, обезвоженный организм корёжило. Пока я валялся в ручье, удалось сделать несколько глотков, но это капля в море, да и пить тогда не хотелось. Жажда появилась позже, в вертолёте, а сейчас только усиливалась. Охранники, словно издеваясь, бросили на пол бутылку боржоми, и она покатывалась от борта к борту. Я косился на неё и свирепел как бык перед матадором. Вот только броситься на неё не мог, цепи не позволяли, поэтому и приходилось успокаивать себя разговором с трупами.

Проехали Верхний Ларс, добрались до Владикавказа. Бутылка боржоми по-прежнему каталась от борта к борту, и я никак не мог отвести от неё глаз. Охранники видели это и издевались:

— Горло промочить не желаешь, шлак? Водички подать? Извиняй, дотянуться не получается.

Глумливый смех метался по кабине, как и вода, но он не раздражал. Наоборот, настраивал на ответную язвительность.

— Ребятки, а представьте себе, что в один прекрасный день мне удастся снять эти цепи и заполучить хотя бы четверть дозы. Слышали что-нибудь про мстительность проводников? Доза её не только усиливает, но и даёт такой простор для воображения, что самому страшно становится. Ну так что, сами решите, кто из вас станет первым, или позволите сделать выбор мне?

Смех стих, а старший, до этого момента сидевший молча, сказал:

— Кончайте базлать. А ты, зашлакованный, осторожно с обещаниями. Воду давать тебе Толкунов запретил, ему и предъявляй.

— Наступит время, всем предъявлю. Долго ещё ехать?

— Не долго.

Буханка свернула с автострады, проехала около километра и остановилась. Хлопнула дверца, меня вытащили и поволокли к длинному двухэтажному зданию. Строения и обстановка вокруг походили на фешенебельный спортивно-оздоровительный комплекс, некий закрытый клуб для особо обеспеченных граждан. Я успел заметить озеро с пустыми лежанками на песчаном берегу, теннисный корт и стрельбище. Серьёзных ограждений, типа забор и вышки с пулемётами, не наблюдалось, но частная охрана с дубинками и наручниками присутствовала. Меня провели мимо парочки таких. Они выглядели набыченными; присутствие на территории клуба вооружённых до зубов варанов их не радовало, да и пленники в цепях выходили за рамки приличия, отдыхающему контингенту такое вряд ли понравится. Я усмехнулся: это они ещё дохлятину в буханке не видели.

Мы прошли по длинному светлому фойе и по лесенке спустились в бар в стиле а-ля девяностых. Сам я это время не помню, ибо следить за эпохой из детской коляски не очень удобно, да и похер мне было в том возрасте на всякие стили и эпохи. Однако многочисленные сериалы регулярно возвращают народ в прошлое, рисуя его каждый на свой лад.

Столиков было штук семь. Вокруг полумрак, длинная барная стойка, непринуждённая музыка великого Морриконе — «Плач ветра», обожаю эту мелодию. На столиках лампы под свечи, в воздухе лёгкий запах лаванды. Идиллия. Бармен в белой безрукавке с бабочкой на шее молчаливо созерцал потолок.

Вход перегораживала цепочка, на которой висел золотистый шильдик с надписью: Закрыто на спецобслуживание. Перед нами цепочку сняли, пропуская в зал. Все столики были пусты, только один посетитель сидел с края стойки. Толкунов. Перед ним стоял стакан виски, в котором таяли кубики льда. Глянув на меня, он пальцем указал на кресло напротив и усталым голосом проговорил:

— Выпьешь со мной?

— Кофе, — незамедлительно согласился я. — И воды. Побольше.

Толкунов кивнул бармену:

— Налей.

Охрана сняла с меняя цепи и отошла. Я растёт запястья, опустошил стакан воды и жестом показал бармену, чтоб налил ещё.

— Смелый ты, — опустошив второй стакан, сказал я. — Не боишься, что восстановлю водный баланс и шею тебе сверну?

— А смысл? — не поворачивая головы, спросил Толкунов. — Жизнь твоя от этого лучше не станет. И не поможешь этим никому. Неужели не надоело щи лаптем хлебать?